На теплоходе, следующем из Амстердама в Батавию, знакомятся две девушки: мечтательная Якобина ван дер Беек и деятельная Флортье. Прежде чем их ноги коснутся земли, девушки становятся близкими подругами. Обе мечтают найти в чужом краю счастье и, опьяненные экзотической красотой тропиков, думают, что они попали в рай. Однако чем глубже они заходят в райский сад, тем мрачнее и опаснее оказывается реальность. Пробуждается доселе спокойный вулкан Кракатау, и для подруг начинается решительная борьба не только за дружбу, любовь, но и за спасение собственной жизни.Роман основан на реальной истории.
Отрывок из книги:
Неяркие световые круги вокруг газовых фонарей, словно жемчужные бусы, тянулись вдоль канала Моленвлиет. Они бросали мягкий свет на фасады домов, вырывали из мрака лохматые верхушки пальм, неровные очертания деревьев и кустарников. Они проплывали мимо многочисленных, несмотря на поздний час, экипажей. Вдалеке, на темном полотнище неба, виднелись голубоватые вспышки – отсветы молний, возвещавших о приближении сезона дождей.
– Жди меня тут, – крикнул кучеру Джеймс ван Хассел. – Я загляну туда на пару рюмок, не больше.
– Да, туан , – послышался ответ с облучка.
Дом на берегу канала сиял из черноты тропической ночи всеми огнями, словно световой мираж. Постепенно его золотистый ореол обретал все более четкие контуры, и вот уже ясно стала видна постройка в классическом стиле. Не успело ландо достичь места, где канал резко сворачивает влево, как над колоннами особняка на треугольном фронтоне показалась готическая надпись «Гармония». Наряду с «Конкордией», которую предпочитали военные, это был самый известный в Батавии клуб и не только старейший из двух, но и наиболее удобный: он находился между Рейсвейк и Рейсвейкстраат, по соседству с отелями «Недерланден», «Гранд Отель Ява» и «Кавадино», недалеко от эксклюзивных ювелиров и часовщиков, таких как «Ван Аркен и Ко», а также в двух шагах от резиденции генерал-губернатора.
Первый этаж клуба окружала узкая терраса с низкой кованой решеткой. С террасы верхнего этажа с ее каменной балюстрадой, увенчанной копиями античных ваз, открывался великолепный вид на обширный сад и на город. Створки высоких французских окон были распахнуты. Из них, кроме яркого, праздничного света, лилась на улицу тихая музыка, доносились приглушенные голоса и смех. Надпись «Ожер Фрер» (Братья Ожер) на правой стороне фасада напомнила Джеймсу ван Хасселу, что ему нужно заглянуть туда как можно скорее и заказать себе новые фраки. Лучше прямо завтра! Действительно, прошло много времени с тех пор, как он был там в последний раз.
Ландо остановилось возле портика с колоннадой. Отрывисто поблагодарив кучера, Джеймс ван Хассел спрыгнул на землю.
– Селамат сеяхтера, туан! Благополучия и процветания, господин! – с низким поклоном приветствовали его слуги, одетые в длинные сюртуки и брюки, пестрый саронг и такой же пестрый тюрбан. Один принял у гостя цилиндр, второй прикрепил ему на лацкан фрака белый цветок плюмерии, и Джеймс вошел в зал.
В дверях он остановился, поправил манжеты рубашки и огляделся. Было уже далеко за полночь. Джеймс ван Хассел приехал сегодня в Батавию на последнем поезде. Когда он убедился, что в маленьком бунгало, которое он здесь содержал, все в порядке, и за стаканчиком джина обменялся новостями с соседями, ему осталось лишь немного времени на то, чтобы принять ванну и надеть фрак. Ужин, завершивший танцы, тоже закончился. Сквозь двери было видно, как в соседнем зале слуги убирали со столов и накрывали ночной буфет. Гости за круговой чаркой настраивались на танцы до утра.
С потолка, украшенного лепниной, золотистым медом лился свет ламп, он смешивался с дымом сигар и сигарет, преломлялся в хрустальных призмах и освещал господ во фраках, которые толпились в длинном зале, пересеченном рядом колонн. На низких стульях с подлокотниками восседали с бокалом шампанского немногочисленные дамы, похожие в своих вечерних нарядах и украшениях на райских птиц. Стрекочущая, словно цикады, музыка ронзебонов, оркестра местных музыкантов, игравших на западных инструментах, взмывала к высокому потолку и опускалась вниз.
– Ван Хассел! – прогремел неподалеку мужской голос. – Какой сюрприз! – тучный мужчина с белоснежными усами и головой и маленьким, острым носом, так не гармонировавшим с полными щеками и вторым подбородком, подошел к нему с распростертыми объятьями и сияющей улыбкой. Мужчины обменялись рукопожатиями, быстро обнялись и долго хлопали друг друга по плечу.
– Приветствую тебя, Хуб! У вас все в порядке?
– Великолепно, великолепно! У вас тоже? Как поживает твоя почтенная матушка? – Хуб де Гроот обнял Джеймса ван Хассела за талию и теребил его за локоть; тянуться выше ему было трудно.
– Спасибо, хорошо. Управляет делами, пока я тут!
– Не может быть! Джеймс! Глядите-ка! Сам Яп наконец-то оказал нам честь!
Весть о появлении Джеймса ван Хассела мгновенно облетела все собрание: его тут же окружили ровесники и господа постарше. Среди них были и офицер, и чиновник из колониальной администрации, и торговцы, и плантаторы, такие, как он сам. Всех он более-менее знал, а некоторых настолько хорошо, что они называли его прозвищем, сохранившимся за ним с детских лет. Он не успевал жать руки и отвечать на сердечные приветствия.
– Привет, Мартен! Эй, Виллем, как дела? Рад тебя видеть, Геррит! Дружище Руди, сто лет не встречались!
– Так дайте ему промочить глотку, господа! – воскликнул Хуб де Гроот, щелкнул пальцами, подзывая слугу, схватил с его подноса стакан и сунул в руку Джеймса ван Хассела. – Бедняга умирает от жажды! – Хуб похлопал его по спине. – Ну, рассказывай – что там новенького?
Джеймс ван Хассел сделал глоток и покачал головой.
– Ничего. Все как обычно.
– Ты уже слыхал про Хансена? – вмешался Мартен ван Огтроп; наморщив благородный лоб, он тоже взял с подноса стакан. – У него беда – кофейная ржавчина! – Джеймс ван Хассел поднял брови, и ван Огтроп закивал в подтверждение своих слов и погладил длинные усы. – Да-да, дрянная история! Впору собирать чемоданы и возвращаться в Голландию!
Джеймс ван Хассел выругался. Кошмар всякого плантатора – угроза того, что вредители или болезни уничтожат урожай, посещал все больше и больше кофейных плантаций на Яве. Из-за кофейного грибка листья покрывались оранжевыми пятнами и опадали, после чего погибало и само растение. За три года до этого эпидемией были поражены большие территории возле Бейтензорга, и вот теперь ржавчина снова вернулась на остров.
– Но ты неплохо устроился! – Де Гроот снова хлопнул Джеймса по спине. – Я всегда говорил – ты хитро поступил, сделав ставку на цинхону. Взять хотя бы последний урожай. – Он обвел взглядом собравшихся. – Я слыхал, что седьмая часть веса дерева – чистый хинин! Рекорд! У тебя тоже? – Он подтолкнул локтем Джеймса ван Хассела. Тот сделал большой глоток и промолчал. На самом деле год даже превзошел его самые смелые расчеты. Ставка на новый сорт из Южной Америки себя оправдала. После обдирания деревьев выяснилось, что и без того высокое содержание хинина в коре Cinchona ledgeriana в этом году оказалось еще выше, а из-за возросшей потребности в коре, из которой получали хинин, средство от малярии и других разновидностей тропической лихорадки, он сумел получить высокую прибыль. Но когда все обратили к нему вопросительные взоры, он лишь многозначительно поднял брови и небрежно улыбнулся уголком рта.
– Вот, я так и знал! – расхохотался де Гроот и опять шлепнул по спине Джеймса ван Хассела. Окружающие тоже разразились громким смехом.
– Наконец-то ты можешь построить себе приличный дом в Батавии! – Руди Амелсвоорт, маленький, тощий, с мышиным лицом, поднял кверху стакан и указательным пальцем ткнул Джеймса ван Хассела в грудь. – Вместо этого… этого… – Он взмахнул рукой, державшей стакан, подыскивая подходящее определение для маленького бунгало, которое построил еще Джеймс ван Хассел-старший, когда приехал на Яву.
– Ах, ладно! – Джеймс ван Хассел засмеялся тихим смехом, исходившим из глубины его грудной клетки. – Зачем мне вилла в Батавии? Я ведь редко здесь бываю!
Хуб де Гроот хмыкнул.
– Тебе не обязательно в ней жить; главное, что ты можешь похвастаться ею! Как все мы!
– Хм-м-м, – промычал неуклюжий Геррит Хоутманс, быстро опрокинул в глотку свою порцию джина, вздрогнул и оскалил от удовольствия зубы. – Тогда ты сможешь и телефон себе завести!
– Да-да, ты понимаешь, что это означает? – воскликнул де Гроот. – Теперь телефон будет не только на почтамте или в отдельных конторах, но через несколько месяцев и в лучших домах. Отличная вещь!
– Еще у нас теперь будет паровой трамвай, – с гордостью сообщил Мартен Амелсвоорт, сунул в рот сигару, несколько раз затянулся и лишь потом пояснил: – С рельсами и всем прочим…
– Эй, Эду! Эду! – закричал Хуб де Гроот и замахал кому-то рукой. – Иди сюда!
Молодой, светловолосый мужчина резко повернулся и стал смотреть, кто его звал. При виде де Грота и других мужчин, окруживших Джеймса ван Хассела, его лицо осветилось радостью, и он торопливо направился к ним.
– Яп! Дружище, старик, ты снова среди нас! – Эдуард ван Тондер сердечно обнял редкого гостя.
– Привет, Эду, – воскликнул Джеймс ван Хассел. – Как дела?
– Наш дорогой Эду, между прочим, может преподнести тебе сегодня величайшую сенсацию. Не так ли, Эду? – объявил де Гроот, обнимая за шею ван Тондера.
Все дружно засмеялись. Эдуард ван Тондер покраснел, но радостно улыбнулся, когда вся компания повернулась к одному из столиков возле колонны.
– Сегодня даже трудно такое вообразить, – рассказывала госпожа де Гроот, такая же краснолицая, круглощекая и светловолосая, как ее супруг. – Тогда мы возили лед из Бостона! Да-да, дорогая, из Бостона!
Сидевшая напротив нее госпожа Левенгук покачала при таком воспоминании головой, так что блеснули ее каплевидные бриллиантовые серьги.
– Да, это было ужасно! Я до сих пор помню званые обеды, где царила распущенность. А вечера здесь, в клубе, на которые являлось больше гостей, чем ожидалось? Тогда приходилось сидеть тут безо льда, с теплыми напитками. Кошмар!
– Зато теперь, если кончится лед, мы можем послать кого-нибудь на фабрику, – заявила госпожа де Гроот и постучала сложенным веером по коленке Флортье. – Так что видите – вы приехали в Батавию как раз в нужный момент!
– Да, я тоже так считаю, – засмеялась Флортье и сделала глоточек шампанского. Она сидела на краешке стула, выпрямив спину и повернув чуточку в бок сомкнутые ступни – как сидела Якобина, – и оглядывалась по сторонам. Губы она сложила в соблазнительную улыбку, не направленную ни на кого конкретно, и наслаждалась тем, что выглядела в этот вечер уж точно неотразимо.
Собравшееся в клубе светское общество Батавии приняло ее с необычайной сердечностью, словно свою. Словно она оказалась среди равных – ведь эти люди тоже любили красивые вещи и сладкую жизнь. Не скажешь, что они не обладали хорошими манерами, но держались свободно и не слишком придерживались правил этикета, принятых в метрополии. Тут никто не видел в ней дочку Клааса Дреессена, выскочки и банкрота, который оказался под каблуком у второй жены, потому что ее деньгами он расплатился со своими кредиторами и на них теперь жил. Тут она не была непутевой племянницей Кокки и Эвоуда Алтхесов, которую нельзя выпускать за порог, чтобы она не позорила доброе имя своих благодетелей, принявших девочку в свой дом после смерти ее матери. Юная и прелестная, со вкусом одетая и причесанная Флортье так же удачно вписывалась в интерьер клуба, как фиолетовые и белые орхидеи, росшие в каменных кадках между колоннами и в стенных нишах. Тем более, что она приехала сюда вместе с состоятельным Эду ван Тондером.
– Я не хочу проявлять излишнее любопытство… – снова заговорила госпожа Левенгук, и у Флортье тревожно сжалось сердце.
– Вот она всегда так! – насмешливо проговорила госпожа де Гроот и показала сложенным веером сначала на свою подругу, потом на Флортье. – Наша милая Геертье – верховная жрица всяких сплетен в Батавии! Уж лучше вы сразу сдайтесь на ее милость!
У Флортье похолодело под ложечкой, а пальцы судорожно сжали лежавший на коленях веер.
Геертье Левенгук засмеялась, и ее узкое, смуглое лицо покрылось множеством морщин.
– Наша прелестная фройляйн Дреессен может не беспокоиться! Нет, что меня занимает весь вечер – так это ваше чудесное платье. Можно потрогать? – Она протянула длинные, худые пальцы к Флортье, а та незаметно перевела дыхание и кивнула.
Госпожа Левенгук с восхищением погладила золотое шитье на узком рукаве.
– Удивительная работа!
– Да, правда? – Флортье наклонила голову и поглядела на свое шелковое платье малахитового цвета. Широкая золотая кайма украшала и квадратный вырез на груди, выгодно подчеркивавший пышную грудь, и подол платья, тесно облегавшего талию и бедра, а потом спускавшегося до пола косыми сборками, образуя сзади маленький шлейф. Перчатки до локтя, туфли и ридикюль под цвет, а также золотые серьги с изумрудами, которые привез ей Эду, когда заехал за ней в отель, дополняли грандиозный вечерний туалет.
– Что-то подобное я бы тоже надела, – заметила госпожа Левенгук. – Это платье от Табарди?
– От Руффиньяка , – ответила Флортье и скромно потупилась.
– Да, за качество приходится платить, – вздохнула ее собеседница.
– Не могу удержаться от нескромного вопроса. – Веер госпожи де Гроот направился на узкую талию Флортье. – Вы две недели вообще ничего не ели или просто сейчас не дышите? Наш дорогой Эду может обхватить вашу талию пальцами или все-таки нет?
– Я не знаю, – хихикнула Флортье. – Он никогда не пытался это сделать!
– Зря, зря. Что же он …Грит! Эге-ге! – Госпожа де Гроот подняла руку и взволнованно замахала. – Грит! Мы тут!
Флортье с любопытством смотрела на яркую и привлекательную даму, которая с улыбкой подошла к их столику и расцеловалась сначала с госпожой де Гроот, потом с госпожой Левенгук, сказав им что-то по-малайски. Густая синева ее платья, расшитого серебряными, золотыми и медными нитями, прекрасно гармонировала с синими глазами, золотистой кожей и волосами цвета красного дерева с простой прической. Ее шею украшало тяжелое колье с сапфирами, а в мочках ушей покачивались такие же серьги.
Госпожа де Гроот помахала слуге, и тот немедленно притащил еще один стул. Дама в голубом уселась на него, быстро переговариваясь по-малайски с госпожой де Гроот и госпожой Левенгук. На лицах дам появились сочувствие и озабоченность. Наконец, глаза госпожи де Гроот встретились с глазами Флортье.
– Ах, простите – как невежливо с нашей стороны! – Она повернулась к даме в синем и, гладя ее по руке, продолжила по-голландски: – Не беспокойся, у детей это часто бывает в таком возрасте. Вечером болеют, а утром снова здоровые! Грит, это та самая фройляйн Дреессен, которой мы все восторгаемся. А это, милая фройляйн Дреессен, Маргарета де Йонг, без которой Батавия была бы не такой, какая она сейчас.
– Ой, вы госпожа де Йонг? – с восторгом воскликнула Флортье и энергично потрясла ей руку. – Как я рада, что наконец-то с вами познакомилась. Я так много слышала о вас! Господин Бомбергер только вчера вспоминал о вас, а Якобина – моя подруга. Якобина ван дер Беек – мы познакомились с ней на пароходе, когда плыли в Батавию.
– В самом деле? – Госпожа де Йонг улыбнулась, но выглядела немного растерянной. – Я и не знала, что у нашей нони Бины есть подруга. Боюсь, что я вообще очень мало знаю о ней. – Она засмеялась, но как-то невесело, и лишь теперь Флортье заметила, что у нее затравленный взгляд, почти лихорадочный. Госпожа де Йонг огляделась по сторонам, высматривая кого-то, и тихо спросила что-то по-малайски у госпожи де Гроот; из всей фразы Флортье расслышала только имя Винсент.
Госпожа де Гроот тоже посмотрела во все стороны и с сожалением покачала головой, потом обратилась к госпоже Левенгук. Та подкрепила свой ответ взмахом веера в сторону соседнего зала. Госпожа де Йонг кивнула и встала с сомнением на лице.
– Я была очень рада, фройляйн Дреессен, – обратилась она к Флортье и рассеянно улыбнулась. – Мы, конечно же, еще не раз увидимся.
Флортье озабоченно глядела ей вслед – она шла через зал в поисках своего супруга, здоровалась со встречными, иногда останавливалась и обменивалась парой слов и при этом казалась ужасно потерянной.
Заметив на себе взгляд Эдуарда ван Тондера, Флортье с улыбкой подняла руку, чтобы помахать ему, но внезапно замерла. На нее была направлена вторая пара глаз – они глядели бесцеремонно и испытующе из-под сведенных бровей. Она поспешно отвернулась и перевела дух, но потом, словно по принуждению, снова посмотрела в те глаза.
Глаза были узкие, под густыми бровями. Их обладатель слегка наклонился, так как был почти на голову выше Эдуарда. Он слушал объяснения, которые тот сопровождал оживленными жестами и мимикой: судя по его понимающей улыбке, несомненно, речь шла о ней. Вот Эду сделал жест в ее сторону и вопросительно посмотрел на своего визави; тот ответил кивком и выпрямился во весь рост. Он показался Флортье великаном с широкими, почти квадратными плечами. В ухоженной бородке на квадратном подбородке, в усах и коротко стриженой шевелюре уже блестела серебром седина, хотя он был одного возраста с Эду, ну, разве что на три-четыре года старше. Вот он направился через зал широкими шагами, с грацией могучего хищника, и Эду выглядел рядом с ним угловатым подростком.
– Хана, Геертье, – обратился Эду ван Тондер к дамам. – Поглядите, кого я к вам привел!
Обе дамы радостно заворковали по-малайски, приветствуя спутника Эду, тот нагнулся и сердечно расцеловался с ними. На их бурные возгласы он отвечал хрипловатым басом, спокойно и обстоятельно. А когда его узкие губы растянулись в улыбке, слева и справа от них появились маленькие ямочки и смягчили его суровую внешность. Когда он выпрямился, госпожа де Гроот вцепилась в его руку и ласково погладила, спросив что-то по-малайски.
– Нет, Ханна, – ответил он по-голландски, – я еще не встретил женщину, которая годилась бы мне в жены. Но я уверен, что скоро все изменится. – Он опять показал свои ямочки и посмотрел в глаза Флортье.
Она тут же потупилась, но, почувствовав на своей спине руку Эду, заставила себя поднять глаза и улыбнуться.
– Это и есть та очаровательная фея, о которой я тебе рассказывал: фройляйн Флортье Дреессен. Фройляйн Флортье – позвольте вам представить: мой старинный приятель Джеймс ван Хассел. Если бы я не учился вместе с ним в школе в Гааге, мне никогда бы не пришло в голову отправиться на Яву. Наши плантации расположены почти по соседству, но мы видимся теперь только тут, в Батавии.
Флортье поставила бокал и пролепетала какую-то вежливую фразу, а Джеймс ван Хассел молчал. Он только взял ее руку и поднес к губам. Тепло его ладони проникло сквозь перчатку, а его дыхание, казалось, прожгло тонкий шелк. Флортье хотела отвести взгляд в сторону, но не смогла оторваться от его глаз. От глаз цвета берлинской лазури. Они глядели все так же испытующе, но в них появился блеск, от которого у Флортье перехватило дыхание.
– Ради нашей старинной дружбы, – проговорил он, выпрямляясь, но не выпустив руки Флортье, – ты, конечно, не против, если фройляйн Дреессен подарит мне этот танец.
Флортье огляделась по сторонам; она и не заметила, что уже объявлен следующий танец. В зале возникло оживление, многие господа спешили ангажировать немногочисленных дам. При неудаче они следовали за парами в соседний зал, в надежде, что со следующим танцем им повезет больше. Остальные с бокалами в руке собирались в группки или садились за карты в соседней комнате.
– Отнюдь, отнюдь, – быстро ответил Эду ван Тондер и гордо выпятил грудь; он явно был счастлив, что его избранница удостоилась такого внимания. – Желаю приятно провести время!
На дрожащих коленях Флортье поднялась со стула и слабо улыбнулась Эду.
С каждым тактом она ощущала близость Джеймса ван Хассела, которому едва доставала до плеча. Она ощущала его взгляд на своем лице, и ее сердце бешено колотилось в грудной клетке. В начале вечера она успокоилась, видя, что все предпочитали простые танцы, поскольку многие дамы и почти все мужчины танцевали неважно. Но когда Джеймс ван Хассел взял ее за руку и привлек к себе, она испугалась, что будет выглядеть неуклюжей. Однако вскоре страх ее пропал – Джеймс ван Хассел вел в танце ловко и уверенно.
– Вы вообще-то должны быть дамой в первой паре, – объявил он через некоторое время. – Боюсь, что танцевать со мной – чистое наказание.
Губы Флортье невольно растянулись в улыбке, она покачала головой и снова впилась взглядом в цветок плюмерии на лацкане фрака. Сладкий аромат цветка кружил ей голову, но, кроме него, был еще и тяжелый, пряный запах ее партнера, подчеркнутый свежим запахом одеколона для бритья. Этот запах неотразимо притягивал ее.
Прошло несколько тактов, прежде чем он снова заговорил.
– Эду сказал, что вы темпераментная и хорошо и много говорите. Простите, но меня немного смущает ваше молчание.
Флортье и сама не могла объяснить причины, парализовавшей ее такой всегда бойкий язычок. От ладони Джеймса ван Хассела, лежавшей на ее спине, шел приятный ток, а его голос вызывал сладостный трепет где-то в глубине тела.
– Простите, – прошептала она.
– Если вам не нравится танцевать со мной, то и не надо, – сказал он и ослабил свои объятия.
Она испуганно вскинула ресницы и покачала головой.
– Нет! Что вы… нет! – Она смущенно опустила голову.
– Хм, – произнес он и, вздохнув, добавил: – Давайте попробуем вести вежливую и культурную беседу. Ваши родители сегодня тоже приехали сюда, фройляйн Дреессен?
Флортье сбилась с такта; внезапно ее охватило отчаяние.
– Нет, – прошептала она еле слышно. – Я… у меня нет никого.
«Только отец, который променял меня на богатую жену. И брат, которого он взял с собой». В Батавии она уже дюжину раз рассказывала, что она сирота и у нее нет близких. Всякий раз на нее изливалось сердечное сочувствие, любое дальнейшее любопытство глушилось в корне. Хотя тетя Кокки и дядя Эвоуд были живы, но после того, что происходило за кружевными занавесками домика в Снеке, оба для Флортье практически умерли. Как и Флортье для них. Однако лишь теперь, когда Джеймс ван Хассел держал ее в объятиях под музыку оркестра, она почувствовала себя одинокой и покинутой. На ее глаза навернулись слезы, а руки напряглись.
– Простите, – сказал он с искренним сочувствием. – Этого я не знал. Не хотите ли присесть?
Флортье смогла только кивнуть. Она позволила отвести себя к одному из стульев, стоявших попарно за столиками у стены зала. Едва она села, как Джеймс ван Хассел подозвал слугу и взял с его подноса два бокала.
– Терима касих. Спасибо. Вот.
Опять кивнув, Флортье взяла шампанское и, сжав в кулак другую руку, лежавшую на коленях, залпом выпила весь бокал; потом кое-как скрыла отрыжку, загородив рот рукой.
Джеймс ван Хассел, даже не притронувшийся к виски, глядел на нее с легкой иронией.
– Похоже, вы осилите еще один бокал. Но если даже это так, у меня возникло подозрение, что вы нарочно хотите напиться.
Флортье робко улыбнулась ему и слизнула с нижней губы капельку шампанского.
– Мне надо идти, – тихо проговорила она и поставила бокал на столик, стоявший между ними. – Эду наверняка меня ждет.
Она торопливо встала, но Джеймс ван Хассел опередил ее и схватил за локоть. Она в испуге обернулась. Он пристально глядел на нее со стула.
– Неужели я такой ужасный, – расстроенно проговорил он, – что вы не можете выдержать мое общество даже несколько минут?
Его огорченный взгляд, говоривший об оскорбленной гордости, тронул Флортье.
– Нет, что вы, – прошептала она еле слышно, сквозь грохот музыки, голоса танцующих пар и разговоры мужчин, стоявших у стены. – Нет, вы совсем не ужасный.
– Хорошо. – Он кивнул. – Я хочу вас увидеть снова.
Флортье нерешительно покачала головой.
– Это… пожалуй, не получится.
Он наморщил лоб.
– Почему? – Его грубоватое лицо озарилось пониманием. – А-а, из-за Эду? – Когда Флортье молча кивнула, он сумрачно посмотрел на нее. – Он уже… он предлагал вам руку и сердце? – Флортье покачала головой, и от усмешки на его лице снова стали видны ямочки по обе стороны рта. – Тогда и не беспокойтесь. Я улажу этот вопрос. Он плантатор, я плантатор, а между нами постоянно идет дружеское соревнование. – Он без улыбки заглянул ей в глаза. – Вы хотите увидеться со мной снова?
Внезапно Флортье показалось, что под ее ногами закачалась земля. Что из ее пальцев выскользнули нити, которые она держала в руках после прибытия в Батавию, строя новую жизнь. Ей стало очень страшно. Она хотела уйти от Джеймса ван Хассела, но он еще крепче схватил ее за локоть, явно не обращая внимания на то, что на них уже с любопытством глядят окружающие.
– Ну – вы хотите?
Флортье хотела отрицательно покачать головой, быстро и безболезненно прервать все отношения, но тело не послушалось, и она кивнула.
– Где вы живете?
– В отеле «Дес Индес», – прошептала она.
– Я приеду за вами завтра в три часа, – кратко сказал он и отпустил ее руку.
Флортье резко повернулась и неуверенной походкой пошла через зал. Потом, по ее настоянию, они с Эду откланялись и молча ехали до ее отеля. И все это время она мысленно повторяла новое имя. Джеймс. Джеймс ван Хассел.
Словно она могла его забыть! Она, пронизанная звуками его голоса, захлестнутая его могучей силой обаяния, которое захватило ее и опьянило.
– Нони Бина! Нони Бина!
С бьющимся сердцем Якобина привстала на кровати, сонно поглядела на отсвет, падавший на ее кровать сквозь приоткрытую дверь. Вдалеке послышался рокот, тихо задребезжали оконные стекла, но в остальном все было тихо. Нет, это не землетрясение, которое уже стало для Якобины обычным делом, а всего лишь гроза, судя по голубоватым вспышкам.
– Нони Бина! – Маленькая фигурка в белой ночной рубашке залезла на кровать и встала на колени. – Нони Бина!
– Йерун, – пробормотала она и потерла тяжелые, слипающиеся веки. – Что такое? – Она сразу вспомнила, что мальчуган жаловался вечером на жжение в руках и ногах, Ида тоже была необычайно капризной. – Тебе плохо? Что-нибудь болит? – Она дотронулась ладонью до его щеки, хотя и не знала, сумеет ли понять, то ли мальчику просто жарко в эту тропическую ночь, то ли у него повышенная температура. Но он потряс головой.
– Пойдем со мной, – попросил он. – Ида очень сильно плачет.
– Да, конечно. – Якобина подняла москитную сетку и спустила ноги на пол. Йерун тоже слез с матраса и выбежал из комнаты.
Якобина зевнула и вышла босая в освещенный коридор. Там резко остановилась, услышав громкие, возбужденные голоса, что-то кричавшие друг другу по-малайски – несомненно, голоса Винсента и Маргареты де Йонг.
– Мама и папа борются, – объяснил с пугающей обстоятельностью Йерун, остановившись в дверях детской.
– Спорят, Йерун. Это называется так, – машинально поправила его Якобина и погладила по голове.
Ида уныло сидела на своей кроватке с решеткой, растрепанная, с мокрым от слез лицом и опущенными в горькой гримасе уголками губ. При виде Якобины она перестала тихо всхлипывать, протянула к ней маленькие ручки и громко, душераздирающе завыла.
– Что случилось, моя сладкая? – пробормотала Якобина и взяла девчушку на руки; она тут же вцепилась в нее, словно обезьянка, и с плачем уткнулась в ее плечо.
– Можно мы будем спать у тебя? – попросил Йерун. – Пожалуйста!
Снова пророкотал гром. Взгляд Якобины упал на опустевший матрас, постеленный между детскими кроватками.
– Где Мелати?
Йерун молча пожал плечами.
– Пожалуйста, нони Бина! – жалобно повторил он.
Она все еще медлила: ей не очень улыбалось класть с собой в постель в такую душную ночь двух детишек, излучавших лишнее тепло; не знала она, понравится ли это их родителям.
Она вздрогнула от грохота двери. Голоса стали громче – громовой голос майора и резкий, пронзительный голос его жены.
– Пошли, – сказала Якобина мальчику, и он тут же шмыгнул в ее комнату.
Остановившись на миг в дверях, она прислушалась к рыку и крикам, потом торопливо закрыла дверь.
Йерун стоял на коленях на кровати и поднимал кверху москитную сетку, насколько мог дотянуться. Якобина напрасно пыталась разжать пальчики Иды, вцепившиеся в ее ночную рубашку.
– Отпусти меня, – шепнула она ей, – мне ведь надо тебя положить. Я никуда не уйду, обещаю!
Но Ида, пылавшая, словно маленькая печка, липкая от пота, слез и соплей, вцепилась в нее еще крепче. Вздохнув, Якобина присела на краешек кровати, нырнула под сетку и, работая локтями и коленями, доползла до подушки. Там попыталась найти более-менее удобное положение для себя и Иды. Йерун опустил сетку, перелез через Якобину, больно лягнув ее пяткой в ребра, и растянулся рядом с ней и Идой.
– Теперь все хорошо, – прошептал он и погладил сестренку по голове.
В самом деле, слезы Иды иссякли, она перестала рыдать и лишь изредка всхлипывала. Это не помешало ей сунуть в рот большой палец. Малышка доверчиво прижалась к груди Якобины. Йерун придвинулся к сестренке и обнял ее, словно защищая от всех огорчений.
Все трое вздрогнули, услыхав тупой удар, пронзительный визг и рев. Дети еще крепче прижались к Якобине. Она охотно заткнула бы им уши, но смогла лишь протянуть руку и неловко погладить Йеруна по голове. Другой рукой она гладила Иду, напевая какую-то бессмысленную мелодию в надежде, что она успокоит малышей. А в это время все ближе и ближе сверкали молнии, и гремел гром.
Дети дышали спокойно и размеренно, а вот Якобина лежала без сна и в тишине между громовыми раскатами невольно слушала звуки, доносившиеся из коридора. Сначала ей чудился плач, приглушенное ворчание, тихие жалобы и, наконец, то чередующиеся, то одновременные стоны, мужчины и женщины, сначала протяжные, потом перешедшие в стаккато. Она не понимала, что это за звуки, но все-таки покраснела от стыда.
Она с облегчением вздохнула, когда открылись небесные шлюзы и на дом обрушился дождь, забарабанил по крыше и поглотил все другие шумы этой ночи.
Когда наутро Якобина спускалась по лестнице, она чувствовала себя так, словно ее переехала повозка. Спать втроем было ужасно душно, и она задремала лишь под утро, потная и напряженная, – она боялась придавить кого-нибудь из детей. Один раз она проснулась, когда Ида закричала во сне, другой, когда Йерун больно ударил ее ногой. В полусне она слышала, как Мелати с ласковыми уговорами разбудила детей и увела их из комнаты, но недолгое время, оставшееся после этого для сна, не слишком ей помогло. У нее набухли веки, голова была словно набита ватой, а место на ляжке, куда ее лягнул Йерун, болело при каждом шаге.
Проходя через зал, она зевнула, но тут же замерла от неожиданности. Возле одной из колонн стояли, обнявшись, супруги де Йонг и целовались. Обняв мужа за шею, Маргарета де Йонг крепко прижималась к нему, а он держал жену одной рукой за шею, а пальцы другой руки сжимали ее ягодицу. У Якобины кровь прихлынула к лицу, она поспешно отвела взгляд и стала лихорадочно думать, куда бы ей незаметно скрыться, но майор уже ее увидел.
– Доброе утро, фройляйн ван дер Беек, – прогромыхал он, и его голос умножило эхо, отразившееся от стен и высокого потолка.
– Ах. – Маргарета де Йонг прижала ладонь к губам и хихикнула словно девчонка. – Доброе утро, дорогая нони Бина! – И она тут же прижалась щекой к груди мужа.
– Доброе утро, госпожа де Йонг, – пробормотала Якобина. – Доброе утро, господин майор. – Опустив голову, она проскользнула дальше, чтобы не быть свидетелем этой интимной сцены.
– Надеюсь, вам приятно спалось сегодня! – крикнул майор, когда она проходила мимо него.
Что-то в его голосе и в выборе слов заставило Якобину краешком глаза взглянуть на него. В его налитых кровью глазах мелькнула какая-то искорка, и у Якобины возникло неприятное чувство, что он не только знал, что она все слышала, но даже наслаждался этим.
– Да, спасибо, – солгала Якобина и проглотила саркастичное: «Надеюсь, вы тоже», едва не сорвавшееся у нее с языка. Выпрямив плечи, она стремительно прошла дальше и чувствовала на своей спине взгляд майора.
 | Николь Фосселер. Сердце огненного острова |