В конце 1920-х годов, перед коллективизацией, 70-75% крестьян относились к беднякам или маломощным середнякам, жизнь для которых была филиалом ада на земле. Еще 20% составляли крепкие середняки - эти, хоть и работали тяжело и много, имели возможность не выживать, а просто жить. Оставшиеся 4-5% составляли так называемые зажиточные хозяйства. Именно они отчаянно сопротивлялись большевистской аграрной реформе и, в конечном итоге, от нее и пострадали...
Зададимся вопросом: чем крепкому крестьянину мешал колхоз? Да ничем он ему не мешал. Они существовали сами по себе, их экономические интересы не пересекались, а где нет интереса - нет и войны. Но все же случилось нечто, заставившее зажиточные слои деревни пойти войной на агарную реформу. А значит, где-то в историческое повествование вкралась ошибка.
Кто на селе богат?
По данным статистики, в 1927 году в стране существовало 340 тысяч хозяйств, имеющих свыше 16 десятин посева, - 1,5% всех хозяйств. Из них всего 10%, т.е. 34 тысячи, имели больше 25 десятин. Это не то что крохи - это вообще ничто. А хозяйств, считавшихся зажиточными, по данным налоговых органов, насчитывалось около 6% - то есть почти 1,5 миллиона. Причем доходы у них были серьезные, особенно по сравнению с беднейшей частью села.
Дома - крепкие, просторные, крытые железом. После раскулачивания такие часто отдавали под общественные нужды - устраивали в них сельсоветы, школы, клубы. Хорошая одежда, дорогая городская мебель, посуда... Все это по тем временам всеобщей нехватки стоило даже не дорого, а очень дорого. Между тем наделы - как у всех: в общине не разгуляешься. Много лошадей и коров, много навоза, отсюда выше урожайность - но выше она максимум раза в полтора против средней, а скотину тоже кормить надо. Цены же на промтовары были запредельными: аршин паршивого ситца стоил столько же, сколько пуд зерна. Вот и вопрос: откуда хромовые сапоги и фаянсовая посуда, граммофоны и железо на крышу?
А дело в том, что доходы зажиточной части села шли отнюдь не от земледелия. Это прекрасно знали в деревне, эти темы открыто обсуждали в крестьянских газетах. Исключения, конечно, случались всюду, но в целом основных источников дохода было два.
Первый из них - хлеботорговля. Далеко не каждый хозяин сам повезет свой хлеб на ярмарку: время потратишь, сивку сгоняешь, а на ярмарке все равно орудуют скупщики, которые снижают цены. Проще продать в собственном селе кулаку - может, на пять копеек и дешевле против рыночных цен, зато мороки никакой. Естественно, колхоз, который будет сам продавать свой хлеб, а то и играть на рынке, был кулаку совершенно не нужен.
Но все же основная причина совершенно звериной ненависти кулаков к реформе крылась во втором источнике дохода - сельском ростовщичестве.
Как ни береги семенное зерно, но если в доме плачут голодные дети, ты все равно его им скормишь - сердце не камень. А чем сеять? И бедняк поневоле идет на поклон к кулаку. Семенное зерно обычно давалось исполу, то есть за половину урожая - ничего себе гешефт? Давали зерно и просто на еду - тоже, конечно, в долг. Лошадь и инвентарь одалживали за отработку: съездить куда-либо - три дня работаешь на кулака, день пахоты - неделя отработки. Расценки, конечно, в каждой деревне были свои, но принцип один.
В одном из писем в журнал «Красная деревня», написанном от имени кулака, его автор расписывал нехитрый процесс сельской эксплуатации.
«Есть много и других горе-горьких крестьян: либо лошади нет, либо засеять нечем. И их мы тоже выручаем, ведь сказано, что люби ближних своих, как братьев. Одному лошадку на день дашь, либо пахать, либо в лес съездить, другому семена отсыпешь. Да ведь даром-то нельзя давать, ведь нам с неба не валится добро. Нажито оно своим трудом. Другой раз и рад бы не дать, да придет, прям причитает: выручи, мол, на тебя надежда. Ну, дашь семена, а потом снимаешь исполу половинку... Выходит иначе: другой бьется, бьется и бросит землю, либо в аренду сдаст. Каждый год ему не обработать. То семена съест, то плуга нет, то еще что-нибудь. Придет и просит хлеба. Землю, конечно, возьмешь под себя, ее тебе за долги обработают соседи, и урожай с нее снимешь. А хозяину старому что ж? Что посеял, то и пожнешь. Кто не трудится - тот не ест. И притом сам добровольно землю отдал в аренду в трезвом виде...»
А почему, вы думаете, кулаку дали прозвище «мироед»? Вот поэтому и дали... Не все крепкие хозяева занимались столь малопочетным делом. Но тут выбор простой: крестьянским трудом в зажиточные не выйдешь, так середняком и прокукуешь, без граммофонов...
И вот для такого гражданина колхоз был - нож вострый. Поскольку он кооперировал бедноту, которая и являлась кормовой базой ростовщика-мироеда. Тут интерес кровный, то есть экономический.
Пожар разгорается
Как кулаки отреагировали на коллективизацию? А как вы отреагируете, если у вас прямо из рук вырывают власть, доходы, почет и уважение? В первую очередь, конечно, агитировали, запугивали, увещевали: деревня времен коллективизации была таким дискуссионным клубом - куда там Гайд-парку! Например, так говорили: скоро, мол, будет война, и тогда всем колхозникам крышка. Или так: некоему монаху было видение - скоро пойдет огненный дождь, колхозников попалит, а прочих не тронет.
Нередко кулаки соображали, что колхоз можно заставить работать на себя, вступали в него, ставили в правление своих людей и начинали качать все, что можно, в свой карман. Но не везде так получалось, и тогда в дело шли керосин и обрезы.
Информация с мест стала все больше напоминать сводки боевых действий: поджоги колхозного имущества и амбаров с хлебом, избиения и убийства активистов, а вскоре начались и налеты банд. Секретно-оперативный отдел ОГПУ в январе 1930 года известил правительство об угрожающем нарастании террора. За 1926 год по всему СССР было зарегистрировано 711 террористических актов, за 1927 год - 901 террористический акт, в 1928 году - 1027, а за 1929 год - 8278 терактов. Это лишь те, что были зарегистрированы - а сколько не регистрировалось? Ты еще докажи, что амбар не сам сгорел, а пропавший активист не утоп пьяный в болоте...
Но и это еще не все. По данным ОГПУ, за 1929 год по СССР было зарегистрировано 1190 случаев массовых выступлений (1926-1927 годы - 63, 1928 год - 709). В 1929 году 8 деревне были арестованы 95 208 человек, разгромлено 255 контрреволюционных организаций, 6769 группировок и 281 банда.
Но и сельские активисты тоже не были безгласными и беззащитными овечками. Юрий Мухин в статье «Самый позорный голод» приводит воспоминания одного из авторов газеты «Дуэль» Лебединцева о его собственном крестьянском детстве на Кубани: «Их хутор в 20-х годах был создан 60 семьями, отселившимися из станицы Исправной на дальние земли. В 29-м году колхоз создали сразу и вошли в него все. В это же время подверглись нападению кулаческой банды, и в боевой стычке два бойца хуторского отряда самообороны были убиты...»
То есть с одной стороны - банды, а с другой, кроме милиции и ЧОНа, еще и отряды самообороны - вооруженные и тоже весьма опасные. Оружие было у сельсоветчиков, партийцев и комсомольцев, комбедовцев, членов правления колхозов... проще сказать, у кого его не было! И свои надежды на сытую и светлую жизнь эти люди собирались защищать всерьез.
Рядом с тем, что назревало в деревне, Гражданская война была просто прогулкой под луной...
Ожидаемая зачистка
Почуяв грядущую заварушку, активизировались и остальные противники большевистской власти. По селам и небольшим городкам сохранилось множество самого разнообразного народа: бывших белогвардейцев, офицеров, отсидевших или амнистированных бандитов. Выползли затаившиеся по щелям после Гражданской войны эсеры, активизировались сепаратисты, подняла голову вечно недовольная интеллигенция. Но на переднем крае, непосредственно в бою, были все же кулаки -остальные на селе особого веса не имели.
Весной 1930 года конституционный глава СССР Михаил Калинин говорил о раскулачивании: «Как ни кажется она жестокой... но эта мера абсолютно необходима, ибо она обеспечивает здоровое развитие колхозного организма в дальнейшем, она страхует нас от многочисленных издержек и огромной растраты человеческих жизней в будущем».
Хотя на самом деле «всероссийский староста» лукавил, выдавал нужду за добродетель. В то время работники на местах вовсе не считали нужным дожидаться руководящих указаний, чтобы решать, как им поступить. И к 1930 году, когда приняли знаменитое постановление, на местах процесс раскулачивания уже шел полным ходом.
Еще в начале сентября 1929 года Колхозцентр сообщил в ЦК, что в Чапаевском районе, застрельщике сплошной коллективизации, предполагается выселение части кулаков. В Иркутском округе за 1929 год раскулачили около 25% всех кулацких хозяйств. Татарский обком ВКП(б) принял постановление о выселении кулаков еще 1 октября 1929 года. Как реагировали выселяемые - понятно. В Москву отовсюду стекались просьбы решить как-то «кулацкий» вопрос, пока не начались кровавые столкновения. Что этим все кончится, никто почему-то не сомневался.
Начавшись в селах и уездах, к январю процесс добрался до уровня краевых и республиканских властей, которые, один регион за другим, принимали решение о раскулачивании. Средневолжский крайком ВКП(б) вынес такое решение 20 января, Нижневолжский крайком - 24 января, Центрально-Черноземная область - 27 января, ЦК КП(б) Украины - 28 января, Северо-Кавказский крайком - 29 января...
К середине февраля в Средневолжском крае уже было раскулачено 25 тысяч хозяйств - около половины всех кулацких хозяйств края. О судьбе раскулаченных никто не задумывался. Женщины и дети шли по родственникам или куда придется, мужчины - в банды или до времени в города. К лету, когда станет тепло и зазеленеют леса, происходящее обещало вылиться уже в полноценную гражданскую войну. И лишь позже всех, 30 января, Политбюро разродилось постановлением о раскулачивании.
Согласно постановлению, у кулаков конфисковывались дома и хозяйственные постройки, средства производства, зерно, скот - все это передавалось в колхозы. Наиболее контрреволюционно настроенных кулаков арестовывали, остальных частью выселяли в отдаленные районы страны, частью выделяли им новые земли за пределами сел. Выселяемым оставляли необходимые вещи, стройинвентарь, средства производства в минимальном объеме, продовольственные запасы и деньги - до 500 рублей на семью. Впрочем, семьи могли оставаться, если найдутся те, кто согласен их принять.
Это в теории. На практике, естественно, творилось черт знает что. Бывало все что угодно: и женщин с детьми выбрасывали среди ночи из домов на мороз, и мародерствовали, и записывали в списки всех, кто не нравился начальству. Отовсюду шли донесения, что на станции, поперек всех постановлений, привозят людей без теплой одежды, без продовольствия, стариков на костылях, женщин с маленькими детьми. Беднота намеревалась рассчитаться не только с кулаками, но и с каждым «справным хозяином», который смотрел на нее как на грязь под ногами; каждый партиец с наганом считал себя властью, имеющей право карать и миловать; да и возможность по дешевке получить хорошие вещи была жутким соблазном для тех, кто по вечерам при лучине клал десятую заплату на рваные валенки. Детишек пожалеть? А наших по весне, в голод жалели?
Раскулачивание продолжалось и в 1931 году, прекратившись лишь в 1932-м. Сколько всего было выселено? Суммарная статистика ОГПУ называет точное число: 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека (а то из исторических публикаций возникает ощущение, что выселяли исключительно многодетные семьи). Правда, неясно, вошли ли в это число неправильно раскулаченные, которых впоследствии освободили и вернули имущество (а таких, по данным проверки 1930 года, было по разным районам от 20 до 35%). Так что никаких пятнадцати миллионов уничтоженных мужиков, как утверждал главный баснописец русской истории г-н Солженицын, не было и в помине. Вот если бы не провели зачистку социальной базы, дали разгореться войне, тогда очень даже могло бы что-то случиться. Один голод 1932-1933 годов, бывший прямым следствием сопротивления реформе, унес несколько миллионов жизней...
(с) Елена Прудникова