Бизнес большинства крупных мировых банков давно вышел за пределы предоставления финансовых услуг. Наиболее удачливым из них принадлежат флотилии супертанкеров, сотни электростанций, тысячи километров трубопроводов и сетей электропередачи. И такая непрофильная деятельность начинает представлять собой серьезную проблему для экономики.
ЗАГАДОЧНЫЕ МАНЕВРЫ
Настоящая информационная бомба взорвалась 20 июля 2013 года, когда бизнес-обозреватель The New York Times Дэвид Косиневски поделился с читателями результатами своего журналистского расследования. Оно существенно расширило и без того эластичные представления общества о масштабах вредительства банкирского сословия, которое, как известно, претендует на роль системообразующего звена мировой экономики. «Сотни миллионов раз на дню испытывающие жажду американцы открывают алюминиевые банки с содовой, пивом или соком. И всякий раз, совершая это, они платят на несколько долей цента больше лишь потому, что Goldman Sachs со своими финансовыми подельниками изобрел хитрый маневр, результатом которого стало увеличение стоимости товаров для потребителей на миллиарды долларов. История наша начинается на 27 промышленных складах в Детройте, где одно из подразделений Goldman’a хранит алюминий, принадлежащий его клиентам. Каждое утро армия грузовиков перевозит 700-килограммовые чушки с одного склада на другой. Два-три раза в день, иногда чаще, водители проделывают один и тот же маршрут. Загружаются на одном складе. Разгружаются на другом. Затем повторяют все снова и снова».
История очередного гешефта Goldman Sachs, поведанная Дэвидом Косиневски, оказалась, однако, лишь вершиной айсберга. В махинации, связанные с хранением, транспортировкой и торговлей сырьевыми ресурсами, вовлечен весь цвет мировой финансовой элиты: Goldman Sachs, JP Morgan Chase, Morgan Stanley, Barclays, Citigroup, BlackRock, Deutsche Bank и проч. Украшает корону глобального гешефта королевский бриллиант по имени London Metal Exchange (LME, Лондонская биржа металлов), где заключается более 80% мировых сделок по цветным металлам. LME не только попустительствует «индустриальным танцам» своих трейдеров, но и непосредственно находится в доле, получая отчисления в размере одного процента от платы за хранение сырья со всех 719 авторизованных биржей складов.
Не менее забавно и то обстоятельство, что скандал, вынесенный в наши дни на суд общественности журналистом The New York Times, тлеет как минимум уже два года. Еще в июне 2011 года компания Coca-Cola зарегистрировала на LME официальную жалобу на Goldman Sachs, обвинив банковского посредника в том, что тот умышленно задерживает поставки алюминия со своих складов в Детройте, из-за чего у производителя прохладительных напитков перманентно возникает дефицит сырья.
Еще через год стало ясно, что вредительство финансовых корпораций в сфере торговли, транспортировки и хранения сырьевых ресурсов носит универсальный и полномасштабный характер. 20 сентября 2012 года американская Федеральная комиссия по регулированию в области энергетики (FERC) пригрозила JP Morgan Ventures Energy Corp., подразделению банка JP Morgan Chase, большими штрафами за незаконные махинации на рынке энергетических ресурсов и сознательный обман контролирующих органов.
Третий финансовый гигант — Morgan Stanley — оказался вовлеченным в сырьевые махинации уже по полному спектру — и с нефтью, и с газом, и с электроэнергией, и с цветными металлами. Структуры государственного надзора активно ведут расследования по многочисленным фактам вредоносной активности финансовых корпораций в сырьевом бизнесе; производители, зависящие от поставок сырья, строчат жалобы, а суды рассматривают коллективные иски. Даже государство в государстве — великий и могучий Федеральный резерв США — снисходительно заявил минувшим летом об «озабоченности» сложившейся ситуацией и пригрозил пересмотреть свое решение от 2003 года, которое, собственно, и дало добро банкам на сырьевую интервенцию.
Последними зашевелились законодатели. 23 июля 2013 года начались сенатские слушания, озаглавленные «Проверка финансовых холдинговых компаний: должны ли банки контролировать энергетические установки, складские помещения и нефтехранилища?» На них планируется не столько разобрать конкретные деяния «Трех Китов» (Goldman Sachs, JP Morgan Chase и Morgan Stanley), сколько изыскать возможность юридически прикрыть всю порочную практику инфильтрации банков в рынки, не имеющие прямого отношения к их непосредственной деятельности.
Очевидно, что описанные события вызывают у читателей, помимо курьезного любопытства (зачем все-таки Goldman Sachs перевозил алюминиевые чушки с одного склада на другой?), еще и вопросы глобального порядка, а именно:
■ почему патологическая ситуация, развивающаяся на сырьевом рынке уже многие годы, всплыла на поверхность только сегодня?
■ в чем заключена суть проблемы? Может быть, это вообще хорошо и правильно, что банки не только раздают кредиты малому бизнесу, но еще и заведуют алюминиевыми складами и владеют нефтяными танкерами?
■ каковы шансы Конгресса и Сената США закрыть юридическую лазейку для непрофильной коммерческой деятельности банков и заставить Федеральный резерв отозвать свои лицензии?
На эти вопросы мы и попытаемся дать ответы в нашем исследовании.
ЦЕНА ВОПРОСА
Американский Закон о национальном банке (принят в 1863 году) строго ограничил деятельность коммерческих банков профильной активностью — обслуживанием долговых обязательств и депозитов, покупкой и продажей монет и слитков, кредитованием бизнеса и частных лиц. На пике Великой депрессии, в 1933 году, политическая воля нации отлилась в Закон Гласса-Стиголла, лишивший банки права заниматься биржевыми спекуляциями и андеррайтингом, а также объединяться с брокерскими конторами. Закон о банковских холдинговых компаниях в 1956-м окончательно отделил банки от коммерческой деятельности, не связанной с предоставлением финансовых услуг: прямые инвестиции банков в сторонний бизнес ограничивались владением не более чем пятью процентами акций, наделенных правом голоса.
Результатом этой продуманной политики стало гармоничное развитие американской экономики, которое растянулось почти на четверть века. Характерно, что необходимость отделения банков от коммерции понималась на всех уровнях государственной власти, в том числе и на самом высоком: «Тенденция к совмещению банковской и коммерческой деятельности, если выйдет из-под контроля, может привести к формированию относительно небольшого числа силовых центров, доминирующих в американской экономике. Такого нельзя допустить. Это будет плохо для банковского дела, плохо для бизнеса, плохо для кредитополучателей и потребителей», — ответственно заявлял президент Ричард Никсон в 1969 году.
Разрушение гармонии пришло, как водится, через самое слабое звено финансовой системы. Прямым следствием принятия закона Гласса-Стиголла стало разделение финансовых структур на коммерческие и инвестиционные банки. Коммерческие банки, находящиеся под управлением банковских холдинговых компаний (BHC), были включены в Федеральную резервную систему США и стали пользоваться благами льготного централизованного кредитования (эдакая компенсация за запрет заниматься коммерцией). А инвестиционные банки отправились в свободное плавание, отдалившись со временем от традиционной банковской деятельности. Инвестиционные банки занимались привлечением капиталов на мировые финансовые рынки, оказанием консультационных и брокерских услуг, непосредственной торговлей акциями, деривативами, валютами и сырьевыми товарами.
В начале 1980-х годов два крупнейших инвестиционных банка — Goldman Sachs и Morgan Stanley — начали активно проникать в сырьевой бизнес. Эти компании не только являлись крупнейшими дилерами, держащими в своих руках весь рынок производных ценных бумаг на сырьевые контракты, но и сами покупали и продавали различные commodities — нефть, газ, цветные металлы, пшеницу и т. п.
Нужно сказать, что в проникновении инвестиционных банков на сырьевые рынки была своя логика. Во-первых, вовлеченность в торговые операции с активами, «подлежащими» фьючерсным контрактам, по которым Goldman Sachs и Morgan Stanley выступали дилерами и непосредственными участниками торговых сделок, предоставляла этим компаниям уникальное преимущество (по признанию бывшего трейдера Morgan Stanley, «это как если бы ты работал полицейским регулировщиком на оживленном перекрестке и фиксировал любое движение во всех направлениях»). Во-вторых, на сырьевых рынках в середине 1990-х установился секулярный тренд на повышение, который усиливался постоянным притоком инвестиционного капитала со всего мира, поэтому прямая покупка и продажа сырьевых ресурсов сама по себе приносила изрядную прибыль.
Последнее обстоятельство сыграло ключевую роль в бешеном лоббировании со стороны коммерческих банков США, которые ощутили в какой-то момент, что не участвуют в разделе «Большого Куша». В то время как их пусть и номинальные, но все же коллеги из инвестиционных банков поднимали миллиарды долларов, торгуя нефтью, газом и цветными металлами, коммерческие банки прозябали в болоте своих непосредственных финансовых обязанностей. Удивляться не приходится: базовая процентная ставка Федерального резерва, достигавшая в начале 1980-х почти 20%, уже через пять лет стремительно обвалилась до 6%, а затем планомерно продолжила снижение, достигнув в 2009 году практически нулевого значения.
Банковская контрреволюция началась 7 апреля 1998 года, когда коммерческий банк Citibank объявил о слиянии с Travelers Group и превратился в крупнейшую в мире финансовую корпорацию. Travelers Group, помимо профильного страхового и рекламного бизнеса, полным ходом занималась сырьевыми операциями, поскольку за год до поглощения подмяла под себя культовую контору Salomon Brothers, которая, в свою очередь, владела Phibro — одним из крупнейших в мире трейдеров сырой нефтью, нефтепродуктами, природным газом, ценными металлами и сельхозпродукцией.
По всем параметрам сделка Citibank противоречила Закону Гласса-Стиголла, поэтому лобби коммерческих банков пришлось совершить маленькое чудо — уговорить законодателей отказаться от краеугольного камня всего финансового законодательства Америки.
И, представьте себе, чудо удалось: уже через год после слияния Citibank с Travelers Group Конгресс США утвердил Закон Грэмма-Лича-Блайли (1999) о финансовой модернизации, который, помимо прочего, позволил банковским холдинговым компаниям (ВНС) перерегистрироваться в так называемые финансовые холдинговые компании — FHC. FHC в отличие от ВНС уже была наделена полным правом заниматься торговлей ценными бумагами, андеррайтингом, брокерством, финансовым дилингом, страховой деятельностью, а также предоставлять полный спектр услуг, характерных для еще одной разновидности финансовых учреждений — merchant banks, торговых банков (эмиссия ценных бумаг, обслуживание слияний и поглощений, покупка и продажа товаров и проч.).
Мятеж удался. Закон Гласса-Стиголла почил в бозе. Коммерческие банки ринулись, сломя голову, в сырьевой бизнес в надежде поживиться за счет ценового бума.
ВЫСТАВКА ДОСТИЖЕНИЙ
Закон Грэмма-Лича-Блайли подарил гибридным банковским структурам (вроде Citibank, поглотившего Travelers Group) отсрочку, в течение которой банки обязались избавиться от прямых активов, непосредственно не связанных с финансовой деятельностью. Изначально Citibank (переименованный уже в Citigroup) получил отсрочку на два года, и она тихо и незаметно продлилась еще на два года. Потом — еще на два.
Завершилось все хеппи-эндом. В 2003 году Федеральный резерв США, которому подчиняются все коммерческие банки страны, одним росчерком пера уничтожил остатки правового приличия и позволил Citigroup в виде исключения сохранить в собственности Phibro. Мотивировал свое решение тем, что, мол, сырьевой бизнес этого подразделения позволит коммерческому банку более эффективно выполнять свои обязанности в роли биржевого дилера и сырьевого брокера.
Там, где есть одно исключение, сразу же появляется второе: в 2005 году точно такую же индульгенцию на безудержную экспансию в сырьевой бизнес получил JP Morgan Chase. Ну и пошло-поехало.
Экспансию финансовых компаний в сырьевой бизнес можно проследить по ключевым достижениям «Трех Китов».
■ Morgan Stanley в 1990-е прикупил «коллекцию» электростанций в штатах Джорджия, Алабама и Невада, в результате чего инвестиционный банк стал одним из ведущих трейдеров энергетическими ресурсами в США. В 2006 году банк приобрел компанию Heidmar, глобального оператора коммерческих нефтяных танкеров (флот из 120 кораблей), а также TransMontaigne, оператора нефтепроводов, который входит в список крупнейших компаний Америки Fortune 500.
■ Goldman Sachs в 1981 году купил сырьевого брокера J. Aron & Co., специализировавшегося на ценных металлах и кофе, а в начале 2000-х — Cogentrix Energy, крупнейшего производителя электроэнергии в Северной Каролине (26 угольных и газовых электростанций). В середине 2000-х годов банк выкупил 19,1% акций Kinder Morgan — компании, контролирующей 37 тыс. миль нефтепроводов и 180 терминалов по обслуживанию поставок сырой нефти, природного газа и нефтепродуктов. Кроме того, Goldman Sachs приобрел в 2012 году несколько угольных шахт в Колумбии, а еще в 2010 году — Metro International Trade Services, крупнейшего в мире оператора складских помещений, лицензированных Лондонской биржей металлов (включая и те 27 складов алюминия из Детройта). По состоянию на 2011 год на складах Metro хранилось более половины всех запасов промышленного алюминия в мире (!).
■ JP Morgan Chase в 2008 году вместе с Bear Stearns получил в собственность подразделение Arroyo Energy Investors, контролирующее внушительную сеть электростанций, а в 2010 году выкупил у разорившегося Королевского банка Шотландии контрольный пакет (51%) акций Sempra, одного из самых крупных американских трейдеров сырьем и энергоресурсами. Сделка принесла JP Morgan Chase сырьевые (в первую очередь — нефтяные и газовые) активы на сумму в 1,7 млрд долларов и превратила банк в одного из ключевых игроков сырьевого рынка Северной Америки. Кроме этого, в рамках сделки с Royal Bank of Scotland банк получил контроль над Henry Bath, одним из самых крупных британских операторов складских помещений, лицензированных LME. В 2011 году JP Morgan Chase выкупил у обанкротившегося трейдера MF Global пакет акций Лондонской биржи металлов, в результате чего банк превратился в крупнейшего акционера LME.
КРЕПКИЕ ХОЗЯЙСТВЕННИКИ
Посмотрим теперь, как умело банки распорядились своей новой собственностью. В качестве примера возьмем показательную историю с прогонами алюминиевых чушек с одного склада на другой по дурному кругу, которой журналист Дэвид Косиневски повеселил общественность на страницах The New York Times. He хочу сказать, что все банки управляют своими непрофильными активами аналогичным образом, но идейная установка у них вполне универсальная, поскольку определяется самой глубинной сутью банковского ремесла.
Начнем с главного: зачем Goldman Sachs (руками своего оператора Metro, разумеется) гонял по кругу алюминиевое сырье на складах? Затем, что Goldman Sachs нет ни малейшего дела ни до самого алюминия, ни до нужд потребителей этого алюминия (той самой Coca-Cola и проч.), ни до конечных покупателей — будь то владельцы автомобилей или просто любители пива.
Goldman Sachs, как и всякий банк, привык оперировать виртуальными сущностями, такими как кредитные деньги, долговые обязательства и производные ценные бумаги. Эти виртуальные сущности генерируют прибыль из самих себя — свойство, неведомое бизнесу, основанному на материальных ценностях. Лишь деньги и финансовые инструменты могут генерировать доход из простого обращения самих себя. Либо — только за счет течения самого времени.
Виртуальная природа финансовых инструментов объясняет привычки людей и институтов, приученных получать прибыль из чистого воздуха. То, что Goldman Sachs вытворяет на своих складах в Детройте, объясняется именно привычками и умением извлекать прибыль из виртуальных операций. Ларчик открывается просто: когда три года назад банк купил Metro, средний срок доставки алюминия его покупателю на бирже составлял 6 недель. По уверениям Федерального резерва США, Goldman Sachs (равно как и все остальные банки) влез в сырьевой бизнес с целью повысить его ликвидность, увеличить скорость торгового оборота и — чем черт не шутит! — даже снизить сырьевые цены на мировом рынке. Почему так? Ну как же! Ведь Goldman Sachs (равно как и остальные банки, влезшие в сырьевой бизнес) активно оперирует на биржевых торгах: предоставляет дилерские услуги, формирует производные ценные бумаги, а также непосредственно торгует и самим сырьем, и выписанными на него деривативами. Соответственно, можно предположить (вернее, так хотел представить ситуацию Федрезерв), что Goldman Sachs, добравшись до инфраструктуры активов (складов, транспортировки сырья и т. п.), будет из кожи вон лезть, чтобы обеспечить ту самую пресловутую ликвидность на рынке.
Как бы не так! У Goldman Sachs в данном деле два интереса: заработать на хранении алюминия на принадлежащих ему складах и на росте сырьевых цен. Пораскинув мозгами, банкиры быстро сообразили, что оптимальное решение — убить двух зайцев сразу!
Как это сделать? Вас приятно удивит девственная чистота (и оригинальность!) банковской мысли: нужно максимально увеличить сроки хранения алюминия на складах! В этом случае собственники сырья будут платить оператору складских помещений (Metro, а значит — Goldman Sachs) больше денег, а заодно подрастет «спот» на Лондонской бирже металлов. Последнее объясняется тем, что в формулу расчета цены металла включаются суммарные затраты на хранение этого металла на складах, лицензированных LME. В том числе и тех двадцати шести, что принадлежат Goldman Sachs в Детройте.
Результат хозяйствования банкиров зашкаливает воображение: помните, сколько времени уходило на доставку алюминия покупателю в годы Metro? 6 недель. Goldman Sachs умудрился довести эти сроки до 16 месяцев!
В результате сложилась феноменальная ситуация: в мире алюминия завались, но его... невозможно достать! Почему? Потому что металл месяцами не может выбраться из мест своего хранения. Хранения под чутким, заботливым оком банкиров.
Так как алюминий проводит столь чудовищные сроки на складах, его цена автоматически растет на бирже — вот вам и второй «заяц» на радость биржевым трейдерам Goldman Sachs — банка, который одной рукой придерживает алюминий на складе, а другой — торгует им на бирже.
Зачем же тогда гонять машины по кругу между складами? Затем, что перед LME, получающей, как вы помните, один процент от платы за хранение сырья со всех 719 авторизованных биржей складов, стоит тоже нетривиальная задача: с одной стороны, нужно не развалить комфортную кормушку (16 месяцев хранения вместо 6 недель — это же праздник какой-то!), с другой — соблюсти лицо и изобразить видимость заботы об участниках сырьевого рынка, которые в силу производственных нужд испытывают потребность в живом металле.
Поэтому LME придумала правило: ежедневно с каждого склада нужно вывозить не менее 1,5 тыс. тонн алюминия! Когда жалобы за задержки поставок металла интенсифицировались, Лондонская биржа ужесточила условия и удвоила суровую цифру — до 3 тыс. тонн ежедневно.
Вот и приходится Goldman Sachs в поте лица своего гонять грузовики по кругу, перебрасывая те самые минимальные объемы — 3 тыс. тонн — с одного склада на другой! На складах в Детройте у Metro постоянно хранится аж полтора миллиона тонн алюминия, так что работы, как вы понимаете, непочатый край!
Только не подумайте, что Goldman Sachs мельчит и крохоборничает. Банк зарабатывает в результате складских «шахер-махеров» сотни миллионов долларов на хранении и на порядок больше — на торговых операциях с сырьем. Ну, а платят за все, разумеется, конечные потребители: по оценке аналитиков, «индустриальный танец», исполняемый только одним Goldman Sachs на своих складах (он ведь не единственный банк, контролирующий сегодня сырьевой рынок, — вспомните хотя бы JP Morgan Chase со складами его британского подразделения Henry Barth), добавляет к стоимости изготовления тысячи алюминиевых банок 2 доллара, а к стоимости каждой американской машины — 12 долларов.
НА ГОРИЗОНТЕ
Нам осталось разобрать два вопроса: почему скандальное «хозяйствование» банков на сырьевом рынке всплыло только сегодня? И — каковы шансы законодательных органов на усмирение банков с помощью новой вариации закона Гласса-Стиголла?
Тому обстоятельству, что скандал со складами Goldman Sachs, потянувший за собой и всю веревочку с сырьевым бизнесом банков, получил столь громкую огласку летом 2013 года, есть, на мой взгляд, только одно объяснение: в сентябре истекает пятилетний льготный период, данный на избавление от непрофильных активов JP Morgan Chase, получившему вместе с Bear Stearns энергетическую компанию Arroyo Energy Investors.
Решение по Arroyo будет приниматься первым, а за ним последуют аналогичные решения по компании Sempra (принадлежащей тому же JP Morgan Chase) и Metro (Goldman Sachs). Проще всего предположить, что публичную огласку организовали конкуренты, надеющиеся перехватить сырьевые активы в том случае, если банки вынудят выставить их на продажу. Но мне почему-то кажется, что основной импульс исходит, как ни парадоксально это звучит, от самих «Трех Китов».
Goldman Sachs, Morgan Stanley и JP Morgan Chase испытывают объективную потребность в стратегической переоценке своей вовлеченности в сырьевой бизнес. Во-первых, все эти склады, транспортные системы и энергетические ресурсы живут на балансе на птичьих правах, поскольку оправдываются не законом, а доброй волей Федерального резерва США. А Резерв, в обход существующего законодательства, предоставляет банкам льготные отсрочки для избавления от непрофильных активов (с последующим продлением, которое в любой момент может оказаться последним).
Следует также помнить, что в 2008 году, спасаясь от банкротства на пике мирового финансового кризиса, Goldman Sachs и Morgan Stanley отказались от статуса инвестиционных банков и перешли в категорию коммерческих банков (вернее — FHC), попав, тем самым, не только под заботливое крыло, но и под полный контроль Федерального резерва.
Во-вторых, привлекательность сырьевой интервенции для банков в начале 2000-х в существенной мере определялась секулярным трендом восхождения, который переживали все сырьевые ресурсы. Сегодня этот тренд уже не столь очевиден, а для многих аналитиков — вообще представляется канувшим в прошлое. Это обстоятельство также делает насущной стратегическую переоценку бизнеса, которая во многом будет зависеть от решений Конгресса и уступок Федерального резерва.
Наконец, последнее: каковы шансы американских законодателей на укрощение аппетитов системообразующего (по совместительству — паразитического) звена экономики?
Здесь, увы, никаких чудес ожидать не приходится: результаты текущих слушаний в Сенате, равно как и всех последующих законодательных инициатив, будут зависеть исключительно от воли и желания «обвиняемых»: как «Трем Китам» будет выгодно, так дышло закона и повернется. А посему не будем переоценивать значимости пламенных речей, доносящихся сегодня из стен Сената. Прислушаемся лучше к самому рынку: именно изменения его конъюнктуры подскажут юридическую колею, которую услужливо протопчут для своих «неприкасаемых» законодатели.
(с) Сергей Голубицкий