среда, 19 июня 2013 г.

Яна Дубинянская. Пансионат

В пансионат на берегу моря привозят двадцать восемь очень разных людей — их объединяет только всепланетная катастрофа, после которой они умудрились выжить...

«Пансионат» можно было бы назвать романом-катастрофой, — но это приблизительно то же самое, что отрекомендовать, скажем, «Преступление и наказание» классическим детективом, а «Улитку на склоне» — постапокалипсисом. Потому что это книга, которая только притворяется романом-катастрофой. Притворяется, надо сказать, очень долго, лишь к середине романа начиная мало-помалу намекать, что не всё так просто. А когда сюжет делает неожиданный, хотя и «не первой свежести» кульбит — намекать, что всё ещё сложнее. К финалу читатель запутается окончательно, но самое главное — у него не будет ощущения, что его обманули, как это часто бывает в книгах, построенных по принципу «а на самом деле мир устроен совсем не так» (этот ход настолько избит и банален, что попал даже в знаменитый «Словарь юного графомана», опубликованный Брюсом Стерлингом). И дело даже не в том, что мир «Пансионата» устроен каким-то третьим образом, а в том, что это, по сути, оказывается не так уж и важно. На этом рассказ о сюжете стоит прекратить, чтобы не удариться в спойлеры.

Александр Золотько. Анна Каренина-2

Погибшая под колесами поезда Анна Каренина оставила после себя не только роман графа Льва Николаевича Толстого. У жертвы несчастной любви и общественных предрассудков был законный сын Сергей, а также дочь от Вронского — Анна Карснина-младшая. Жизнь девочки, воспитанной отчимом Карениным, изменилась в день, когда она прочла тот самый роман о трагической судьбе своей матери и загорелась желанием отомстить за неё.

Создавать «авторские вселенные» было модно не всегда. В эпоху расцвета старого доброго классического реализма иногда создавалось впечатление, что все герои этих толстых романов живут чуть ли не на одной улице и вполне могли бы если не ходить друг к другу в гости, то хотя бы переписываться. Петербург Толстого и Достоевского — это один и тот же город, разница только в восприятии. Париж Мопассана и Лондон Конана Дойла находятся с ними в одном измерении. Нетрудно вообразить, например, переписку Анны Карениной и Эммы Бовари, сплетничающих о любовницах Жоржа Дюруа. При должной эрудиции, приправленной творческим воображением, можно представить ситуацию, в которой их встреча окажется возможной без катастрофических последствий для художественного мира любого из романов.


Ксения Медведевич. Ястреб халифа

Когда на страну аш-Шарийа обрушились кочевники из великой Степи, когда пали города, а армии были разбиты, только одна надежда осталась у халифа Аммара — привезённый с далёкого запада могущественный пленник из сумеречного племени нерегилий. Тарег, прозванный Тариком, «идущим в ночи», становится военачальником халифата. Но пути нелюдей иные, нежели у правоверных. Сможет ли Страж Престола быть истинным Защитником тех, кто поработил его?..

Фэнтези в арабском стиле — не частый гость на наших прилавках. Ещё реже встречаются книги, где автор не просто использует мотивы «Тысячи и одной ночи», а создаёт историческое полотно, опираясь на литературные памятники той эпохи, передавая её дух и нравы.

Этот самый дух читателю неподготовленному может показаться очень уж кровавым. Прямо с пролога, где описывается набег кочевников, становится ясно, что «Ястреб» — совсем не добрая история. И отстранённая манера автора тут не спасает. Впрочем, изуверская жестокость в те времена была в обычае — и если вы не готовы к реальному Средневековью, то за эту книгу и браться и не стоит.

Однако наряду с жестокостью эпохи Медведевич любовно передаёт красочность арабской культуры. Стилизация под хроники в прологах к главам подчёркивает манерность стиля, известную читателю по арабским сказкам. А количество цитируемой поэзии сравнится разве что с обилием касыд в «Кабирском цикле» Олди. Причём Медведевич использует настоящие стихи средневековых арабских поэтов, а не стилизацию под них. За счёт такого подхода в книге создаётся уникальная атмосфера — сказочная красота и суровая реальность оказываются неразделимы между собой.

Майк Гелприн. Кочевники поневоле

Придумывать новые, необычные миры — любимое занятие писателей-фантастов со времён Зарождения жанра. Вот и «русский американец» Майк Гелприн по мере сил развивает эту почтенную традицию. За каждым племенем, населяющим мир его романа, навечно закреплён свой собственный месяц: июнь, июль, август, сентябрь... И о том, как можно разорвать этот Великий Круг, догадываются лишь считанные единицы.

Имя Майка Гелприна хорошо знакомо нашим читателям: за последние годы он успел отметиться на страницах практически всех русскоязычных журналов, где печатают фантастику, засветиться в тематических антологиях и жанровых ежегодниках. Параллельно Гелприн успевает участвовать в многочисленных сетевых конкурсах. Трудоспособность писателя впечатляет. Особенно если учесть, что с 1994 года он живёт в Нью-Йорке, в Бруклине, далеко от родных осин, а литературой начал всерьёз заниматься только в 2005-м, в возрасте сорока четырёх лет. Стиль Гелприна отличается некоторой архаичностью (отчётливо выраженная главная сюжетная линия, герои, наделённые двумя-тремя яркими, выразительными чертами характера, обязательный парадоксальный поворот в финале), но в узнаваемости и обаянии ему никак не откажешь. «Наш человек в Бруклине» явно ориентируется на рассказы титанов «золотого» и «серебряного» веков американской НФ — Айзека Азимова, Генри Каттнера, Роберта Шекли, Фредерика Брауна — и прочую нестареющую классику.

Диана Уинн Джонс. Рыцарь на золотом коне

Полли забыла нечто очень важное. Это ощущение приходит к ней всякий раз, когда она смотрит на стенку, где висит картина «Болиголов в огне». Однажды Полли решает покопаться в своей памяти как следует, чтобы добраться до забытого. И вот ей десять лет, и она попадает на очень странные похороны...

«Болиголов в огне», а именно так в оригинале называется «Рыцарь на золотом коне», — роман для Дианы Уинн Джонс совершенно нехарактерный. Прежде всего, он совсем не для детей. В нём нет ни дидактичности «Миров Крестоманси», ни причудливого волшебства «Ходячего замка», ни иронии «Года грифона». Даже подростковой литературой эту книгу можно назвать только с оговорками — она вышла сложной, интригующей и многослойной.

Первый ключ к пониманию текста Уинн Джонс даёт в эпиграфах к главам. Цитаты из «Тэмлейна» и «Томаса Рифмача» наводят на мысли о том, что всё происходящее как-то связано с Королевой фей. Но какая может быть связь между маленькой Полли и сказочными созданиями? Ответа нет до самого финала, и это далеко не единственная загадка, которая будет мучить читателя.

Уинн Джонс в своей книге создала удивительный сплав мифов и реальности. И речь совсем не о том варианте, когда волшебство прорывается в наш мир, делая обыденное чудесным (как, скажем, в книгах Чарльза де Линта). У Джонс мифическое настолько плотно вписывается в обычную жизнь, что становится практически неразличимым. Вплоть до середины книги остаются сомнения, а фэнтези ли перед нами вообще, ведь все необыкновенные происшествия, которые случаются с Полли, либо тут же обретают реалистичное обоснование, либо оказываются настолько странными, что объяснить их нельзя даже волшебством. В целом же Полли живёт как всякая обычная девочка. Она взрослеет, находит новых друзей, теряет старых, начинает интересоваться мальчиками, переживает конфликт в семье и так далее. Самое необычное событие в её жизни за долгие годы - дружба с музыкантом из оркестра Томасом Линном, с которым Полли случайно знакомится на похоронах.

Лутц Бассман, Антуан Володин. С монахами-солдатами. Постэкзотизм в десяти уроках, урок одиннадцатый

Революционеры, в совершенстве овладевшие шаманскими практиками с целью обострения классовой борьбы; монахи-сновидцы; членистоногие твари, для которых наш мир не более чем вязкий, тягостный кошмар; постапокалиптические пейзажи и жаркая темнота тюремных застенков... Всё это — любимые персонажи и декорации французских постэкзотистов, исчерпывающе представленные на страницах книги Антуана Володина и Лутца Бассмана.

Литературные мистификации бывают удачными и провальными, скромными и вызывающими, убедительными — и не очень. Недавно русскоязычные любители фантастики стали свидетелями (а отчасти и соучастниками) одной громкой мистификации: «исландский писатель Грей Ф. Грин», автор романа «Кетополис», в буквальном смысле поставил наш фэндом на уши — спасибо представителям так называемой «цветной волны», скрывшимся под этой маской. Но торжество симулякра оказалось неполным. Наверное, главная причина заключалась в том, что участие в проекте принимало слишком много авторов. Получился этакий тяни-толкай с полутора десятками голов и противоречивыми внутренними мотивациями. Кому-то действительно хотелось дать жизнь новому виртуалу с исландской пропиской, кому-то не терпелось заявить о себе, любимом, городу и миру... В итоге о том, что Грей Ф. Грин — фантом, стало известно задолго до выхода «Кетополиса», потому настоящей мистификации не получилось. С Антуаном Володиным (а также Лутцем Бассманом, Ингред Фогель, Ясаром Трахальским, Эли Корнауэр) ситуация прямо противоположная. Во-первых, за всеми этими вычурными псевдонимами скрывается один и тот же человек. Во-вторых, он, похоже, действительно француз — по крайней мере, французская пресса о нём слышала. Ну и главное: он не пытается уверить читателей, будто перечисленные выше славные литературные деятели существовали в реальности. Этот маскарад понадобился, чтобы наполнить содержанием движение постэкзотизма, придуманное Володиным в девяностых годах.

Скотт Сиглер. Инфицированные

По Америке проносится череда преступлений: добропорядочные люди убивают своих близких, затем незнакомцев, а потом и себя. На их быстро разлагающихся трупах находят треугольные новообразования, и правительство начинает секретное расследование. Тем временем бывшая звезда американского футбола Терри Доуси подцепляет какое-то воспаление, и под кожей у него появляются треугольные опухоли, которые вскоре начинают с ним разговаривать. Терри решает, что просто так не сдастся, и объявляет войну собственному телу.

Романы вроде «Инфицированных» в России издают редко. Аннотация и начало текста ошибочно настраивают на повествование в стиле постапокалиптической хроники вроде фильма «28 дней спустя», но Сиглер быстро даёт понять, что безумие инфицированных — лишь побочный эффект заражения, да и страдают они далеко не от вируса. Сам же роман превращается в почти классический «телесный хоррор» с паразитами и с ужасающими попытками героя от них избавиться. В ход идёт всё - от вилки до ножниц. Причём Сиглер повышает градус отвратительности постепенно (хотя кому-то может хватить и самого начала), на финал приберегая такое, что запомнится любому, а особо впечатлительных может надолго отвратить от чтения.

Что почитать из классики?

С каждым годом фантастических книг на рынке становится всё больше. Борьба за аудиторию обостряется - в ход идут любые приёмы. И если в России эта проблема существует только последние пятнадцать лет. то на Западе всё началось гораздо раньше. Пожалуй, один из самых надёжных и малозатратных способов заинтриговать читателя - сделать главным героем книги известного литератора, учёного, политика... В общем, реальную историческую личность, чьё имя на слуху, с чьей биографией публика знакома хотя бы в общих чертах и чей характер представляет в объёмах, предусмотренных школьной программой. Вся криптоистория и почти вся «альтернативна» (не говоря уж о попаданческой литературе) держится на этом приёме, - но и в других фантастических поджанрах он работает как часы. Особенно нежно фантасты любят своих коллег-писателей, классиков минувших веков. Помните Вильяма нашего Шекспира в «Заповеднике гоблинов»? А Марка Твена в «Мире Реки»? А Гумилёва-старшего в «Посмотри в глаза чудовищ»? Разумеется, помните. Даже если весь остальной сюжет бесследно выветрился из памяти, ментальные якоря знаменитых имён держат надёжно. Давайте вспомним некоторые книги, построенные по этому принципу; благо мировая фантастика предлагает нам богатейший выбор.

Что почитать. Книжные новинки за июнь


''Если знать правильные слова, можно договориться с кем угодно — с домовым и лешим, водой и огнём, даже с самой смертью. Герои Марины Козловой умеют подбирать эти слова на уровне рефлекса — и потому превосходят нас с вами, как холю сапиенс какого-нибудь неандертальца.

Констатацией факта, что среди нас вот так, запросто, живут сверхчеловеки, любителя фантастики давно не проймёшь. Мы многих повидали на своём веку — магов, супергероев, люденов, телепатов, экстрасенсов, носителей положительных мутаций...

Но таких, как в новом романе киевлянки Марины Козловой, пожалуй, ещё не встречали. Главное отличие этих сверхчеловеков от нас, грешных, заключается в небывалой лингвистической одарённости, знании сотен языков — причём не только живых, но и мёртвых, вышедших из употребления тысячи лет назад. На некоторых из этих языков наши предки говорили друг с другом, на других - общались с природными силами, со стихиями, с тварями, умело прячущимися в складках бытия. Чтобы обуздать то, что вызывает у человека инстинктивный первобытный ужас, достаточно найти правильные слова,верное сочетание звуков и пауз. Один из примеров такой коммуникации, о котором, в числе прочего, рассказывает автор, - известная история с «перевалом Дятлова», где в 1959 году при загадочных обстоятельствах страшной смертью погибла группа туристов. Это, впрочем, далеко не главная загадка из тех, что предстоит разгадать героям Козловой.

Увы, для сравнительно небольшого романа «Пока мы можем говорить» — вещь слишком плотно населённая героями, с чересчур сложной сюжетной вязью и хитро выстроенной системой взаимодействий. Нет места для замаха. Марина Козлова, безусловно, интеллектуал, эрудит, писатель с врождённым чувством слова и пониманием законов композиции. Но на сей раз она поставила перед собой неподъёмную, неосуществимую задачу. По крайней мере, неподъёмную в рамках избранного формата.

Забудьте про конфиденциальность персональных данных

Еще в 2000 году глава Sun Microsystems Скотт Макнили сказал: «Все, конфиденциальность сведена к нулю — пора оставить подобные предрассудки в прошлом». Прошедшие годы подтвердили эту мысль.


В середине 90-х в странах Евросоюза законодатели вознамерились проявлять заботу о защите персональных данных (Personally Identifiable Information, PII). Народные избранники, судя по текстам принятых ими законов, считают персональными данными «любую информацию, относящуюся к определенному или определяемому на основании такой информации физическому лицу, в том числе: фамилию, имя, отчество; год, месяц, день и место рождения; адрес, семейное, социальное, имущественное положение, образование, профессию, доходы и другую информацию (паспортные данные, финансовые ведомости, медицинские карты, биометрию и т. д.)». Все эти сведения сегодня — секрет Полишинеля; конечно, их стоило бы сохранять, но на практике, за редким исключением, они давно стали достоянием общественности. А вот четкого представления о том, что именно надо понимать под PII, нет, поэтому сколько законодательных и регламентирующих актов, столько и определений PII. Доступность собственно PII особой угрозы не представляет, нестрашно, что кто-то узнает ваш адрес или телефон, — угроза возникает в случаях, когда PII используются как идентификатор для доступа к различного рода изменяемым базам данных, содержащим критически важную личную информацию.

Как бы мы того ни опасались, сегодня из разных источников можно собрать намного больше данных о человеке, чем содержится в любых PII. Количество сведений, которые распространяет о себе современный человек, растет по экспоненте. Где бы мы ни были, что бы ни делали (от заказа такси для поездки в аэропорт до сдачи отчета по командировке), мы оставляем информационные следы, которые можно собрать, проанализировать и сделать выводы.

Мертвый сон

Любишь свое тело днем, балуешь его спортивным залом и пробежками? Возможно, именно это убивает тебя ночью.


Прежде чем выключить свет, Дара, молоденькая пухленькая сотрудница лаборатории сна, опутывает меня проводами с головы до ног. С полдюжины электродов закреплены на моем черепе, датчики давления воздуха расположились около ноздрей и рта, мониторы сердечного ритма и дыхания — на груди, сенсоры движения — на веках, нижней челюсти и ногах. Все, что произойдет со мной этой ночью, включая скрежетание зубами и подергивания ног, будет записано. Мы хотим выследить вора, призрака вроде Фредди Крюгера, который крадет мое либидо, энергию и интеллект, а возможно, и жизнь, пока я сплю.

Полное имя этого грабителя обструктивное апноэ сна. Это ругулярная полная или частичная закупорка дыхательного горла во сне. Такое бывает, например, если мышцы трахеи слишком сильно расслаблены или не в тонусе. Дыхание останавливается (в некоторых случаях на минуту и более) — в крови происходит выброс адреналина и резко повышается давление.

Нарастающая нехватка воздуха ведет к т.н. микропробуждению — оно длится ровно столько, чтобы ты успел сделать глубокий вдох и вновь провалиться в сон (твое сознание даже не успевает зафиксировать эту побудку). Вместе с Морфеем к тебе возвращается апноэ, и все начинается сначала: трахея расслабляется, ее стенки спадаются, давление опять растет... Короче, ты спишь, а твоя кровеносная система работает как сумасшедшая. И это самый прямой путь к инфаркту или, например, инсульту — как повезет.

Качок или торчок?

Оказывается, можно подсесть не только на вредные для здоровья занятия. Полезная привычка ходить в спортзал способна превратиться в серьезную зависимость с поиском кайфа любой ценой.


Проходя мимо бара по дороге в спортзал, ты, наверное, гордишься тем, что не занимаешься ничем саморазрушительным (по крайней мере, сегодня). Но подожди-ка — через полчаса ты уже как одержимый проливаешь ведра пота на беговой дорожке и нетерпеливо скачешь от одного тренажера к другому — в погоне за кайфом от упражнений.

Эта идея кажется смешной, но у некоторых мужчин желание стать быстрее, лучше, сильнее выходит из-под контроля. “Если ты тренируешься толь ко ради прилива кайфа после физических нагрузок, то, возможно, ты принадлежишь к тому меньшинству, которое страдает нездоровой зависимостью от фитнеса”, — говорит Пол Рассел, спортивный психолог из Университета Болтона.

Глаза велики

Катастрофы происходят не так уж часто. Тогда почему же мы так настойчиво прокручиваем в голове самые чудовищные сценарии?

Сначала я вижу в перекрестье прицела мою жену. Потом — маленькую дочь. Они направляются в продуктовый магазин около нашего дома. Когда они пересекают парковку, из полуавтоматической штурмовой винтовки Bushmaster ХМ 15 вылетают две пули калибра 223. За доли секунды они настигают цель — и все, что я люблю, окутывает завеса кровавых брызг.

Это жуткая картина — но она занимает все мои мысли. Кто он и где, этот лунатик, который случайно остановит свой взгляд именно на моей семье и нажмет на спусковой крючок, то ли пополняя какой-то свой неведомый счет, то ли упиваясь властью, то ли просто “для прикола”?

Вряд ли можно меня винить за эту вереницу кошмаров. В конце концов, тому есть причины. 11 лет назад моя семья жила в городке Гленмонт, штат Мэриленд. В те дни этот пригород Вашингтона был эпицентром террора. Помнишь двух переевших религии придурков, Джона Аллена Мухаммада и Ли Бойда Малво? Они стреляли в людей из белого фургона, а потом стремительно скрывались с места преступления? Так продолжалось три томительных недели. И шесть жертв “вашингтонского снайпера” были убиты в пределах 10 км от нашего дома (одна так и вообще — в соседнем квартале).

В те дни моя жена просто отказывалась покидать дом и запрещала выносить из него новорожденную дочь. А я вздрагивал от каждого шороха и озирался, даже когда шел в туалет. Несколько раз мы слышали предрассветный вой сирен множества полицейских машин — знак того, что еще одна жизнь оборвалась.

Про начальников

На первом курсе университета мыс другом Собакиным устроились работать корреспондентами в одно перспективное издание: я, под псевдонимом Карл Зимбфельштуцер, в отдел молодежной политики, а он - как человек беспринципный - в отдел писем, под псевдонимом Ольга Перова. До Собакина Ольгой Перовой подрабатывал криминальный репортер К., но в последнее время он был сильно занят - отмечал рождение сына.

Минул год, как вдруг нас с Собакиным вызвал главный редактор Н. и, впервые глядя на своих корреспондентов с восхищением, сказал: "Идиоты! Идиотские идиоты идиотические!" Честно говоря, мы отнеслись к его реплике как к рабочей - следом ожидали услышать ответственное поручение. Но он снова повторил, и опять с придыханием: "Идиоты идиотские!"

Две одинаковых рабочих реплики были редкостью для Н., скопившего к своим тридцати годам богатый запас ругательств. Он, наконец, объяснился: "Как можно год проработать в компании и ни разу не поздороваться с генеральным директором! Ему обидно! Он вам зарплату платит!"

В общем-то, мы подозревали, что в конторе есть гендиректор, но кто же знал, что это тот чувак, кого мы подрезаем обычно у дверей столовой. Решив повиниться, на следующий день мы по несколько раз, у столовой, в столовой и после столовой, торжественно здоровались с боссом за всю выплаченную в течение года зарплату, а беспринципный Собакин - еще и за отпускные. После этого директор в кратчайшие сроки выстроил собственную столовую и стал обедать отдельно.